Следствие - Страница 9

Затем мысли Грегори перешли к Сиссу. Да, это человек явно незаурядный. Грегори кое-что о нем слышал.

Во время войны доктор работал в оперативном отделе генерального штаба, и вроде бы там на его счету были коекакие достижения. Но через год после войны он с треском оттуда вылетел. Кажется, повздорил с кем-то из шишек, чуть ли не с маршалом Александером [Александер Харольд Руперт (1891-1969)-британский фельдмаршал. С декабря 1943 г. главнокомандующий союзными войсками на Средиземноморье, в 1952-1954 гг. министр обороны.]. И вообще он был знаменит тем, что восстанавливал против себя всех, с кем сталкивался. Говорили, что это желчный, злобный человек, лишенный и тени такта, да к тому же еще наделенный даром совершенно по-детски выкладывать людям все, что он о них думает.

Грегори отлично понимал, почему Сисс возбуждает неприязнь. Он прекрасно помнил замешательство, какое охватило его во время доклада, когда он ничего не мог противопоставить железной логике ученого. Но в то же время он испытывал почтение к мощному интеллекту этого человека, похожего на птицу с крохотной головкой. «Надо будет им заняться», - завершил Грегори свои размышления, не уточняя, впрочем, в чем же будет выражаться это «заняться».

Загорались витрины, день быстро угасал. Улочка стала совсем узкой; это был сохранившийся в неприкосновенности, видимо, еще со времен средневековья уголок старого города с потемневшими уродливыми домами, в которых сверкали неестественно огромные, насквозь просвечивающие стеклянные коробки новых магазинов.

Чтобы сократить путь, Грегори вошел в пассаж. У входа намело небольшой сугроб, и ему показалось странным, что снег не затоптан. Женщина в красной шляпке рассматривала безжизненно улыбающиеся манекены, наряженные в бальные платья. Чуть дальше пассаж плавно заворачивал; сухой бетон был расчерчен фиолетовыми и белыми квадратами света, падающего из витрин.

Грегори шел медленно, не глядя по сторонам. Он вспомнил смех Сисса и старался понять, чем же он был вызван. Хотелось восстановить в памяти его звучание, почему-то это казалось чрезвычайно важным. Сисс, вопреки создающемуся впечатлению, не любитель дешевых эффектов, зато самомнения у него хоть отбавляй, и смеялся он, если можно так выразиться, только для себя, над чем-то, что известно ему одному.

Из глубины пустого пассажа навстречу Грегори шел человек. Высокий, худой, он шел и покачивал головой так, словно разговаривал сам с собою. Грегори был слишком занят своими мыслями, чтобы наблюдать за встречным, но тем не менее держал его в поле зрения. Они неуклонно сближались. В этой части пассажа был темно: в трех магазинах окна погашены, стекла четвертого забелены известкой - ремонт, и только там, откуда шел одинокий прохожий, светились несколько больших витрин.

Грегори поднял голову. Встречный сбавил темп; он шел на сближение, но заметно медленней. Наконец оба они остановились на расстоянии нескольких шагов. Грегори все еще думал о своем и, хотя смотрел на встречного, лица его не видел. Он сделал шаг вперед, тот тоже продвинулся на шаг.

«Что ему нужно?» - подумал Грегори. Они стояли и исподлобья рассматривали друг друга. У встречного были широкое лицо, черт в темноте не разобрать, шляпа как-то слишком надвинута на лоб, кургузое пальто небрежно стянуто кушаком, конец кушака обернут вокруг пряжки. С пряжкой явно было что-то не в порядке, но у Грегори своих дел было выше головы, чтобы еще задумываться и над этим. Он двинулся вперед, стараясь обойти встречного, но тот заступил ему дорогу.

– А ну давай… - гневно начал Грегори и умолк. Встречный - это был он сам. Он стоял перед огромным зеркалом, перегораживающим пассаж. По ошибке вошел в тупик.

С минуту он рассматривал свое отражение с таким чувством, словно глядел на постороннего. Смуглое лицо, выражение не очень умное, волевая челюсть - как порой казалось ему. А возможно, это вовсе не признак воли, а упрямства, ослиного упрямства - и так он иногда думал.

– Ну, налюбовался? - пробормотал он, резко повернулся и направился к выходу. У него было такое чувство, словно его оставили в дураках.

Пройдя несколько шагов, он все-таки не удержался и оглянулся. «Встречный» тоже остановился - где-то там, далеко, между двумя рядами пустых освещенных магазинов, - и почти сразу же двинулся дальше, в глубь пассажа, уходя по каким-то своим зеркальным делам. Поправив со злостью кушак и сдвинув шляпу со лба, Грегори вышел на улицу.

Следующий пассаж привел его прямо к «Европе». Швейцар распахнул стеклянную дверь. Грегори прошел мимо столиков к фиолетовым огням бара. Благодаря своему росту Грегори не пришлось вставать на цыпочки, чтобы взгромоздиться на трехногий табурет.

– «Белая лошадь»? - спросил бармен. Грегори кивнул.

Бутылка зазвенела, словно в ней был скрыт маленький колокольчик. Грегори сделал глоток и снова убедился, что «Белая лошадь» чересчур крепка, отдает сивухой и дерет в горле. Он терпеть не мог этот сорт виски. Но так получилось, что несколько раз он бывал здесь с молодым Кинзи и они пили именно «Белую лошадь». С тех пор бармен причислил его к завсегдатаям и помнил вкусы. А встречался он здесь с Кинзи, чтобы договориться об обмене квартиры. И вообще, он предпочел бы выпить теплого пива, но в столь фешенебельном заведении стеснялся его заказывать.

Сейчас же он забрел сюда просто потому, что не хотелось идти домой. Он надеялся, что за рюмкой удастся связать воедино все известные факты «серии», но не смог вспомнить ни одной фамилии, ни одной даты.

Запрокинув голову, Грегори допил остатки виски.