– И вы верите этому? - воскликнул Грегори, подбегая к столу. Он стоял и, тяжело дыша, смотрел на спокойного, почти довольного собой инспектора. - Если вы в это верите, то… то… Чепуха! Никто ничего не изобретал! Это же открытие, достойное Нобелевской премии. О нем узнал бы весь мир! Это во-первых. А во-вторых, Сисс…
Грегори замолчал. Настала полная, абсолютная тишина, и в ней пронзительно, отчетливо прозвучал скрип - размеренный, повторившийся несколько раз; он раздавался не за стеной, а здесь, в комнате. С этим явлением Грегори уже не однажды сталкивался, случалось это примерно раз в два-три месяца, причем по ночам, когда он лежал в постели. В первый раз серия поскрипываний, приближающихся к кровати, даже разбудила его. Решив, что кто-то босиком крадется к нему, он вскочил, зажег ночник, но в комнате никого не было. Второй раз это случилось поздней ночью, почти под утро, когда, измученный бессонницей, в которую вогнали его акустические упражнения мистера Феншо, он лежал в тупой полудреме на грани между сном и бодрствованием. И опять он включил свет, и опять никого не было. После этого он перестал обращать внимание на скрип, объяснив его тем, что дом старый, паркет рассыхается неравномерно, а слышно его только ночью, когда становится совсем тихо. Однако сейчас в комнате горел свет, мебель, такая же старая, как и паркет, безмолвствовала. А паркет опять легонько скрипнул - около камина. Потом снова, но уже ближе, где-то в центре комнаты, дважды скрипнуло - перед и позади Грегори. И опять все стихло. Грегори, оцепенев, стоял с поднятыми руками, и тут из соседней комнаты, но так слабо, как будто совсем издалека, донесся не то плач, не то смех, немощный, старческий, приглушенный (одеялом, что ли?), сразу же перешедший в бессильное покашливание. И опять тишина.
– Во-вторых, Сисс сам себе противоре…
Грегори тщетно пытался поймать ускользнувшую мысль, пауза слишком затянулась, чтобы можно было притворяться, будто ничего не случилось. Он беспомощно потряс головой и сел на стул.
– Понимаю, - сказал Шеппард, чуть наклонившись в кресле и внимательно глядя на Грегори. - Вы подозреваете Сисса, поскольку считаете, что вынуждены его подозревать. Очевидно, вы пытались установить, где находился Сисс в те ночи, когда исчезали трупы? Если хотя бы на одну из этих ночей у него есть достаточно убедительное алиби, от подозрений придется отказаться или принять версию о соучастии, о чудотворстве per procuram [Через посредство кого-либо (лат.)]. Итак?
«Не заметил? Не может быть! - мгновенно промелькнуло у Грегори в голове. - Хотя он, наверно, туговат на ухо. Возраст как-никак». Он попытался сосредоточиться, понять, что говорит Шеппард; слова еще звучали в ушах. но смысл их ускользал.
– Ну да, естественно, - бормотал он. И. придя наконец в себя, начал более решительно:Сисс ведь такой анахорет, что о достоверном алиби говорить трудно. Надо было бы допросить его, а я… Да, следствие я завалил. Завалил… Даже женщину, которая ведет у него хозяйство, не допросил…
– Женщину? - с изумлением переспросил Шеппард. Лицо у него было такое, что казалось, он вот-вот расхохочется. - Да это же его сестра! Нет. Грегори, я бы не сказал, что вы многого добились! Уж коли вы не решились допросить его, так допросили хотя бы меня. В ту ночь. когда исчез труп в Льюисе - помните, между тремя и пятью пополуночи, - Сисс был у меня.
– У вас? - прошептал Грегори.
– Да. Я уже тогда, пока еще, так сказать, приватно, привлек его к сотрудничеству, попросив ознакомиться с материалами дела. Он пришел ко мне домой и ушел после двенадцати, точно сказать не могу, но что-то между пятью минутами и половиной первого; если даже предположить, что он вышел от меня ровно в полночь, то ему пришлось бы мчаться в Льюис на максимальной скорости, и то сомневаюсь, добрался бы он туда к трем часам. Скорее, уж где-нибудь около четырех. Но не это главное. Знаете, лейтенант, бывает физически невероятное - например, подбросить монету так, чтобы она девяносто девять раз из ста упала орлом, - и психологически невероятное, которое уже граничит с невозможным. Я давно знаю Сисса, это невыносимый человек, эгоцентрик, весь составленный из острых углов, при всем великолепии интеллекта - хам, абсолютно лишенный чувства такта, вернее, не принимающий во внимание то обстоятельство, что люди придерживаются определенных условностей не столько по причине воспитанности, сколько ради удобства. Относительно него у меня нет никаких иллюзий, но я просто не могу представить его прячущимся в морге, сидящим на корточках под крышкой гроба, подклеивающим мертвецу пластырем отвалившуюся челюсть, выдавливающим в снегу следы, разгибающим окостеневшие конечности - только для того, чтобы потрясти мертвецом наподобие куклы и до смерти перепугать констебля; все это совершенно не похоже на Сисса, которого знаю я. Прошу отметить, я не утверждаю, будто он не способен на преступление, я только считаю, что он не смог бы совершить его в столь чудовищно-тривиальной аранжировке. Один из двух Сиссов не существует: либо тот, который разыграл этот кладбищенский трагифарс, либо тот, с которым знаком я. Иначе говоря, чтобы так срежиссировать этот кошмар, он должен был бы в обыденной жизни играть роль человека, диаметрально противоположного тому, каким является на самом деле, или, выражаясь осторожней, каким он оказался, совершив все то, в чем вы его подозреваете. Вы думаете, такое изощренное и последовательное притворство возможно?
– Я уже говорил вам: все возможно, все, что избавит меня от необходимости поверить в чудо, - хрипло проговорил Грегори. Он опять потирал руки, точно они снова замерзли. - Я не могу позволить себе роскоши копаться в психологических тонкостях. Мне нужен преступник - любой ценой. Может, Сисс сумасшедший - в определенном смысле этого слова, может, мономаньяк, может, у него раздвоение личности, может, у него есть соучастник, или он своей гипотезой прикрывает действительного преступника - вариантов сколько угодно, вот и пусть этим занимаются специалисты.